Знайте, что ни одно преступление не скроется от Бога!

Берегите родные могилки! Охраняйте от беспорядков нивы Божии, с которых ангелы некогда соберут великую жатву в житницу Господню! Не разрушайте памятников, поставленных любящей рукою! Не нарушайте мира и покоя успокоившихся от земных тревог! С такими словами обращаемся мы ко всем христианам при наступлении летнего времени, когда редко кто из нас не посетит могилы, скрывающей дорогой прах.

Знаете ли, откуда пошел обычай заботиться о том, чтобы могилы и гробницы усопших как можно заботливее охранялись от дерзких оскорблений? От самых ранних времен христианства, от времен апостольских. Если бы мы спустились в катакомбы, где первые христиане погребали своих усопших братьев, мы увидали бы, с какой любовью они относились к гробницам! Какой задушевный, нужный, глубоко трогательный характер имеют все надписи и изображения! Какая светлая вера дышит в них! Сама смерть нигде не называется несчастием, а переходом в лучшую жизнь.

Умершие покоятся в местах света, прохлады, мира; умерший спит в мире, тело его только на время поручено земле, само кладбище называется местом отдохновения. А с какими мольбами христиане обращались к людям — не тревожить сладкий сон умерших, не нарушать их спокойствия!

Но бывали иногда и грозные вразумления свыше тем, кто не трогался увещаниями братий, кто, потеряв стыд и совесть, покушался на оскорбление праха усопших.

Вот два рассказа из книги «Луг духовный».

Близ Антиохии некогда стоял монастырь, носивший знаменательное название «Гигантов». Вот что рассказал смиренный игумен обители двум знаменитым путешественникам, посетившим его, святому Софронию и его блаженному наставнику Иоанну Мосху.

«Незадолго до вашего прихода пришел ко мне молодой человек.

— Ради Бога, прими меня в монастырь! — говорил юноша. А вид у него был совсем убитый. Он горько рыдал, и слезы ручьем текли из его глаз.

— Скажи же мне, что повергло тебя в столь великую скорбь?

— О, отче, я — ужасный злодей... И юноша снова залился слезами и с раздирающими душу воплями ударял себя в грудь. От необычного волнения и невыразимой скорби он не в силах был даже рассказать о своем несчастии.

— Чадо, послушай меня, соберись сколько-нибудь с силами и расскажи

мне, в чем дело, и Христос умиротворит твою душу. По неизреченному милосердию своему он не отвергал кающихся грешников и претерпевал

крестную смерть для нашего спасения.

Тогда, сделав над собой большое усилие, юноша заговорил:

— Отче, я недостоин неба и земли... О, что я сделал!...

Недавно в городе  происходили пышные похороны. Богатый отец хоронил единственную дочь. Ничего не пожалел он — все драгоценности, которые он дарил своей дочери, положены были в гроб. Умершая, как при жизни, сияла самоцветными камнями и золотом... Отец, убитый горем, весь в слезах, шел за гробом. И в это время у меня явилась в голове сатанинская мысль обобрать умершую.

Два дня я обдумывал свое намерение и отправился ночью за город к уединенной гробнице. Тишина кругом стояла невыразимая, точно все притаилось, лишь луна острым серпом освещала окрестность и мраморную гробницу. Сломав замки, я вступил в усыпальницу. Слабый свет скользнул по лицу умершей. Она лежала, как живая, как тихо спящая красавица. Мне стало жутко. Тихая боль кольнула мне сердце... Но вдруг я бросился на умершую и с каким-то ожесточением начал раздевать ее. Снял все, что на ней было... Не пощадил даже последней сорочки — и той лишил ее. Всю обнажил, как мать родила ее. Я уже собирал все, чтобы уйти. Тут снова страх охватил меня. Руки у меня задрожали. Сердце заколотилось в груди. Я взглянул на умершую и оцепенел от ужаса: она поднялась со своего ложа... Схватив меня за руку, она вдруг заговорила:

— Так-так, негодный человек, тебе и нужно было обнажить меня!?.. И

ты не устрашился Бога? Не побоялся и последнего воздаяния на Страшном суде!? И не жаль тебе меня, умершей во цвете лет? И не постыдился ты общей матери — природы? Но ведь ты — христианин! Так-так, нагою, по-твоему, я и должна предстать пред Христом!? И мой пол не устыдил тебя!?.. Не женщина ли родила также и тебя? Не обесчестил ли ты вместе со мною и свою мать? О, какой ответ, какое оправдание, несчастный, ты принесешь к страшному судилищу Христову?.. При жизни ни один чужой глаз не видал лица моего, а ты после смерти и погребения обнажил меня и смотрел на мое нагое тело... О, бедное человечество!.. До какого растления ниспало ты!.. С какими чувствами, как с такими руками приступишь ты к принятию святейших Тайн Тела и Крови Господа нашего Иисуса Христа?

Задыхаясь от ужаса, я с невыразимым усилием сказал ей:

— Отпусти меня... Никогда я не стану делать ничего подобного...

— Да, ты по своей воле пришел сюда, но выйти отсюда не от тебя зависит! Эта гробница будет общим жилищем — моим и твоим. Ты не умрешь сейчас, но здесь же после долгих мучений ты ужасным образом испустишь свою злую душу...

Не помню хорошо, что дальше я говорил ей: заклинал ее Всемогущим Богом отпустить меня, каялся, просил прощения...

— Если желаешь остаться в живых и избавиться от злой участи, дай мне слово, что если я отпущу тебя, ты отречешься от мира и будешь служить

одному Богу...

— Не только то, что ты говоришь, — клялся я, — нет, я даже не вернусь

в дом мой...

— Одень меня по-прежнему! И лишь только я одел ее, она упала на ложе мертвой... И снова сомкнулись очи и уста, и недвижимо лежала рука, так крепко державшая меня...

А я, несчастный, выбежав из гробницы, и пришел к тебе...

Выслушав это, я успокоил юношу. Облачив в одежды инока, затворил его в горной пещере...

* * *

Александрия долго оставалась центром греческой образованности — вплоть до того времени, как ислам отяготел мрачной тучей над православными. Тогда-то, говорят, Омар приказал сжечь знаменитую александрийскую библиотеку.

Но до покорения Египта арабами ни один любознательный путешественник не миновал Александрии. Со своими музеями, дворцами, библиотеками, она все еще считалась высшей школой философии, филологии, литературы, астрономии и математики, а вместе с тем, алхимии, астрологии, и других таинственных знаний, которыми египтяне славились в древности.

Были там скромные и самоотверженные подвижники и христианского просвещения. Посвящая всю жизнь научными занятиями, они не искали отличия, славы и богатства, нет: наука служила для них средством достижения несравненно более высокой цели нравственного усовершенствования.

Таков был, например, Косьма Схоластик, которого в немногих, но выразительных чертах изобразил достоверный свидетель — Иоанн Мосх.

Блаженный Иоанн Мосх и впоследствии еще более знаменитый ученик его Софроний, предприняв свое великое путешествие не могли не посетить Александрии. Кроме Косьмы они посещали и других ученых того времени, живших в Александрии.

Был жаркий полдень, когда они направились однажды к жилищу ученого Стефана. Он жил близ церкви Пресвятой Богородицы. Долго они

стучались в дверь. Ответа не было. Наконец, дочка ученого, выглянув в окно, сказала:

— Подождите немного. Отец мой, утомившись накануне занятиями, еще не вставал.

— Что ж нам делать, господин Софроний? Пойдем на Тетрапил!

То был огромный портик, окруженный колоннадой в четыре ряда.

Там всегда можно было отдохнуть. Однако в полуденное время и Тетрапил был пуст. На ступенях между колоннами сидело всего только трое нищих, и все они были слепцы. Чему можно научиться у слепых? Однако наши путники тихо подошли к ним и, положив книги на мраморный пол, подсели к слепцам, которые оживленно разговаривали между собой.

— Как ты ослеп? — спрашивал один другого.

— В молодых годах я был матросом. Во время плавания из Египта в

Константинополь у меня разболелись глаза. На корабле лечиться было неудобно, да и врача не было. Болезнь было запущена. После наросли бельма, — и вот я слепец.

 — Ну , а ты как лишился зрения? — спросил тот же слепец другого.

— Меня постигло горе почти внезапно. Я был стекольщиком. Пламя

из горна, вспыхнув и осыпав меня искрами, опалило мне глаза... - Сказав это, слепец глубоко вздохнул.

— Теперь и ты расскажи нам о своем несчастий, — сказали оба слепца

вопрошавшему их.

— Ах, я сам был виной своего несчастна! Скажу вам правду: в молодости

я был лентяй. Сколько ни бились со мной родители, ничего не могли сделать, чтобы приучить меня к труду. После кончины их я быстро растратил наследство. Никакого ремесла я не знал, да и работать не

любил. Что делать? Я принялся за воровство...

Однажды выдался мне особенно удачный день. Совершив безнаказанно несколько краж и отлично пообедав, я вышел поглазеть на площадь. Как раз в это время через площадь тянулась пышная похоронная процессия: хоронили всем известного богача. У меня немедленно блеснула в уме дьявольская мысль: вот бы обобрать покойника...

Я пошел за процессией, которая направлялась к церкви святого Иоанна. Близ храма был фамильный склеп. Похоронив покойника, все

мало-помалу разошлись. Наступал уже вечер... Оглянувшись кругом, я

решил, что меня никто не видит. В руках у меня всегда было долото и

некоторые орудия моего ремесла. Сломав замок, я вошел в склеп. Как

сейчас помню: сырой могильный холод охватил меня... Гроб стоял посередине.

Недолго думая, я подошел к покойнику и быстро обобрал его. Теперь домой! Надолго хватит!.. Постой: а саван то? Ведь он из тонкой материи и стоит немало. Уж заодно! И стал я раздевать покойника... Вдруг, о ужас! Мертвец поднялся, вонзил в меня безжизненный взор — и я точно окаменел на месте... Сердце сильно заколотилось. Холодный пот выступил на лице. Я почувствовал ледяное прикосновение его пальцев. Он водил ими по моему лицу и, остановившись на глазах, вырвал их.      

Придя в себя от ужаса, я бросил все и вырвался из склепа. Не могу выразить вам овладевшего тогда мною горя. Я рыдал навзрыд и считал себя навек погибшим... Вот вам мой рассказ!»

Взглянув на Софрония, наставник увидал, что он делает ему знак тихо подняться и идти дальше. Софроний был глубоко взволнован.

— Благодарю, авва! Сегодня уж мы не пойдем на лекцию: хороший

урок получили!..

(Рассказы из книги «Луг Духовный, собранные Иоанном Мосхом )

Посещая кладбище, кто из нас не замечал, как иные памятники на могилках изломаны дерзкой рукой, как благолепно устроенные кресты и священные изображения обезображены? Какое грустное чувство охватывает душу! Неужели кто-нибудь не знает того, какой это страшный грех! Не всегда праведный гнев Божий поражает немедленно, как в только что приведенном рассказе, но кара Божия рано или поздно постигнет потерявших стыд и совесть хищников. Берегитесь тяжкого греха! Не нарушайте мира и покоя успокоившихся от земных забот! Кладбища — это нива Божия, с которой ангелы некогда соберут жатву в житницу Господню.

Берегите родные могилки!