Худрук Малого театра Юрий Соломин отмечает 81-й день рождения.
А его театр скоро отметит 260-летие. О знаковых датах, о легендарных старухах, о зарплатах и лекарствах звезда фильма «ТАСС уполномочен заявить…» рассказал в интервью нашей газете.
— В Малом театре вы служите всю свою жизнь. Застали легендарных стариков, работавших еще в Императорском театре.
— Да. Это Турчанинова, Рыжова, Яблочкина, которая была награждена императорскими наградами. У Пашенной я учился в Щепкинском училище. Из мужчин застал Межинского, Царева, Зубова Константина Александровича, который был главным режиссером. Это всё артисты-гиганты, таких сейчас нет. Я вхожу в десятку старейших актеров театра. Но из этой десятки я самый молодой.
— Кого вам не хватает?
— Из них? Да всех бы вернул, если б мог. Но если реально смотреть на вещи, не хватает сейчас нам старух. Как ни странно.
— Правда? Столько артисток сидит без работы. Какие-то особые старухи нужны?
— Нет, не особые. У нас есть подходящие по возрасту. Не хотелось бы называть фамилии, потому что они известные. Но они не могут играть. Трудно передвигаться, ноги не держат. И я тоже уже чувствую — ноги не те. Болезнь возрастная, а наша профессия вся в движении.
В принципе, у нас есть следующий возрастной эшелон, помоложе — 50–60 лет. Они пока не видят себя старухами. Но лет через пять как раз займут нишу, которой нам сейчас недостает. 
— Ваши артисты довольны зарплатой?
— Кто может быть ею доволен? Как всегда, у молодых зарплата меньше, чем у пожилых. Хотя им нужно больше. Но пожилым сейчас всё больше надо на лекарства. Вот и дилемма. Дай бог здоровья ребятам из фонда «Артист», который возглавляют Мироновы — Женя и Маша. Они помогают старикам, и мне в том числе.

Трудно передвигаться, ноги не держат. И я тоже уже чувствую – ноги не те

— Как они вам помогают?
— Лекарствами. Всё дорожает, и даже актеры с регалиями не могут себе порой позволить жизненно необходимые препараты. Если хочешь жить — покупай. А не на что. Об этом я говорю без стеснения. Знаю многих актеров, которые прикованы к постели, и ребята им помогают.
В русской традиции быть добрым человеком. Хотя доброта не так часто встречается сегодня.
— Как отметите юбилей театра?
— Открытием старой сцены. Делаем всё возможное, чтобы открыться в октябре. Ремонт мощный уже сделан. Главное было укрепить фундамент. Там же под театром река Неглинка. И периодически она напоминала о себе. Когда Большой театр реставрировали, нас затопило. А теперь мы стоим на бетонном «столике». Не страшен никакой потоп. Когда углублялись под землю, строители нашли множество артефактов — монеты, посуду прошлых веков. Как откроемся, мы всё покажем. 
— Когда реставрировали Большой театр, нашлось много недовольных. Говорили, что дух театра ушел. Не грозит ли это Малому?
— Нет. Когда-то наши старики просили: «Всё, что хотите, делайте, только не вскрывайте крышу». Все верующие были, говорили: когда открывается крыша, то души улетают. А ремонт нужен был. В войну бомба попала в Малый театр — крыша текла. Так что «надо, Федя, надо». Старики имели в виду не только души актеров, а еще драматургов, писателей. Однажды я вспомнил их. В театр раньше водили коллективно школьников. Они вести себя не умели. Мы отыграли «Горе от ума», вышли на поклоны. Со мной рядом 30 артистов, среди них Полякова, Быстрицкая. А из зала — свист. Дети так свою благодарность выражали. 
Быстрицкая в ужасе смотрит на меня — мол, надо как-то ответить, остановить это безобразие. Я говорю: «Дорогие ребята, вы немного перепутали, это не стадион, а театр. Вон там, в амфитеатре, сидел Гоголь. Он приходил сюда смотреть свою пьесу. А там — Грибоедов. А здесь бывал Чайковский, который своего «Евгения Онегина» поставил сначала со студентами, в Малом театре». И вдруг — тишина, а потом овация.

Я говорю: «Дорогие ребята, вы перепутали, это не стадион, а театр!»

— Был ли в Малом театре актер, поразивший вас своим гением?
— Их было несколько, но вот один — народный артист СССР Александр Алексеевич Остужев — особый случай. Он играл будучи глухим. Великий актер был очень одиноким человеком. Жил скромно, в маленькой квартирке в Козихинском переулке. Потом его переименовали в Остужевский, а сейчас вернули прежнее название. В комнате стояли железная кровать и верстак, он любил мастерить. Потом он заболел и стал глохнуть. Из-за этого недуга Остужева практически списали. А в 1935 году в театре ставили «Отелло», и из жалости он был назначен на главную роль в третьем составе. 
Делать ему было нечего, но текст он знал и на репетициях присутствовал. И вот — прогон, а артист из первого состава заболел, второй тоже оказался болен. Сидят и думают отменять премьеру или нет. И кто-то сказал: «Остужев сидит в зрительном зале — попробуйте его». Ему было на тот момент 60 лет. 
Он вышел и всё сыграл, да так, что потом его признали лучшим исполнителем Отелло не только в СССР, но и за рубежом. В день премьеры его на поклоны вызывали 37 раз. И играл он этот спектакль несколько лет. Вот такая у нас профессия. Из немощного может сделать звезду, из больного — здорового. За это ее и люблю.