Июнь 1949 года. Пушкинский юбилей. В выходной Женька с приятелями отправились в Москву на митинг. На городских площадях выступали известные писатели, артисты, ученые, кругом звучала музыка, стихи. Потом друзья долго бродили по московским улочкам и переулкам, где, казалось, еще слышны легкие шаги поэта. Настроение было чудесным. Отцветала сирень во дворах, и верилось в будущее. "Обязательно поступай в институт, хотя бы на заочное," - советовал Женька однокашнику. - "Нет, знаешь. В хороший институт не пройду, а в какой попало не хочется..." - Женька нахмурился: "В любой институт можно поступить, если поставить цель." - "Ага! Ловлю тебя на слове!" - "Как?" - "Докажи делом. Например, вот тебе - бери штурмом!" Друг указал на афишу, гласившую: "Московский государственный Институт международных отношений объявляет прием...". Женька остановился, изучая объявление. Ребята за его спиной, затаив дыхание, ждали. Недавно созданный институт считался элитным и недоступным для простых смертных. - "Ну что ж, завтра я подам документы". Приятели ударили по рукам.

На следующий день друг потащил Женьку в бело-синий особняк в стиле модерн на Остоженке (тогда Метростроевской улице). Оказавшись в толпе парадно одетых молодых людей, невозмутимый претендент  извлек из кармана своего единственного, много раз заштопанного рабочего пиджачка аккуратно сложенный аттестат отличника, полученный им в вечерней школе, и написал заявление. "Ха, историко-международный, - фыркнул Женькин оппонент, - туда легко поступить. Ты подавай на правовой!" - Евгений вздохнул. Конкурс на правовой факультет был непреодолим. Но делать нечего - спор есть спор. Заявление пришлось переписать. Специальность называлась "Международное право".
Затем Евгений отправился на юбилейную пушкинскую выставку, в старинную усадьбу в стиле ампир, со стенами, окрашенными в солнечный желтый цвет, и белой колоннадой у входа. У Женьки имелось нечто общее с великим поэтом: это была любимая липовая аллея в Полотняном Заводе. И еще, в Женькином родном селе сохранились следы летней дачи Гончаровых, предков Натальи Николаевны. "Эх, кабы Заводы были мои, так меня бы в Петербург не заманили и московским калачом", - с грустью говаривал Александр Сергеевич своей юной супруге. Только Заводы принадлежали не ему, а дедушке Натальи Николаевны, известному моту и гуляке, растратившему впустую миллионное наследство предков, но не нашедшему ни рубля на свадьбу обожаемой им внучки. После смерти непутевого дедушки обремененные долгами усадьба и завод перешли по наследству к старшему брату Натальи Николаевны. Четверых крошечных детей Пушкина, осиротевших в результате трагической дуэли, привезли из Петербурга в Полотняный Завод. Здесь прошло их детство, всего на восемь десятков лет - жизнь одного поколения - опередив Женькины, такие же сиротские годы... На пыльном чердаке Женькиной школы когда-то хранились пушкинские рукописи. И на выставке, старательно записывая в блокнот новую для него информацию, Евгений ушел в родной ему пушкинский мир.
И вот настал день экзамена. Темой сочинения, как и ожидалось, был Пушкин. Женька достал старенькую перьевую ручку, взял бумагу, устроился поудобней на скамье в залитой утренним светом аудитории и через пару минут вдохновенно излагал на бумаге свои мысли об ушедшей эпохе, как будто сам Александр Сергеевич присел рядом за парту и начал диктовать текст. Просьба сдавать работы вернула его к действительности.

Спустя несколько дней на собеседовании он рассказывал про уральские морозы, про вождение тяжелых грузовых составов с танками через перевалы и тоннели. Его слушали не перебивая, внимательно. Волноваться  было незачем - шансов он практически не имел, и, прекрасно понимая это, вдруг представил себя избранником судьбы, дипломатом где-нибудь в Берлине или Париже. Ему сделалось смешно,  и страх перед строгой комиссией улетучился. В следующие недели он старался не вспоминать о своей авантюре, пока однажды товарищ не ворвался в комнату: "Я видел тебя в списках принятых!"

Посчитав это за шутку или ошибку, Евгений поехал в Москву. Был вечер жаркого июльского дня. Под подошвами изношенных сандалий горел раскаленный асфальт. Конечно, в списках его не окажется. Зачем же друг пошутил так жестоко?...

Но со стены институтского коридора ему в утешение подмигнул Пушкин, великий земляк, наше солнце, которое светит для всех без различия рангов и сословий....

"Адрес общежития в Сокольниках, - секретарь приемной комиссии протянул ему бумагу. - Заселение с 28 августа".